Холочье. Чернобыльская сага (Сотников Владимир Михайлович); ИЗДАТЕЛЬСТВО "АСТ", 2020

С чем можно сравнить этот роман? Первое, что приходит на ум по мере чтения, - "Детство" Л.Толстого. Потому что о детстве, о том, как пространство деревни ХолОчье формирует детскую душу: каждый дом, каждая тропинка, каждый житель вписывает свою строку о мире, о добре и зле, о красоте и ужасе. Но по мере чтения романа возникает и другая параллель - "Жизнь Арсеньева" И.Бунина. Автор открывает нам сущность вещей, увиденных глазами ребенка, и мы замираем от неожиданности постижения и красоты откровения. А когда перелистываешь последнюю страницу романа, понимаешь: Владимир Сотников создает ни на что не похожий текст. Разве что на архитектуру: памятник пространству и времени, ставших частью души.

0    0

О, сколько нам открытий чудных... Мое недавнее ОТКРЫТИЕ - Владимир Сотников. "Холочье. Чернобыльская сага". АСТ, 2020.
Эту книгу пересказать невозможно. Как невозможно рассказать, что такое душа. Эту книгу ни с чем нельзя соразмерить. Вроде бы она вровень с обычной человеческой жизнью, а на самом деле под ней, под этой жизнью, таятся такие глубины, а над ней располагаются такие высоты, что дух захватывает, когда ты проникаешь в эти внезапно открывающиеся пространства. Да и сравнить эту книгу с чем-либо тоже задача не простая. В первом (подчеркиваю – в первом) приближении она как спасительная кислородная маска, когда атмосфера окружающей жизни, пропитанная миазмами нескончаемой пошлости и лихими завихрениями напористой лжи, становится настолько удушающей, что требуется срочный глоток свежего, кристально чистого воздуха. А она, эта книга, наполнена таким воздухом от первой и до последней страницы. И чем дальше проникаешь в её смыслы, тем всё более четко ощущаешь как каждый абзац, каждая фраза, прежде чем появиться на свет, прошли плавку в горниле глубинной интеллигентности автора, а потому кажущаяся их простота оказалась сродни той неизбывной мудрости, которой изначально был наполнен замысел Архитектора, конструирующего "наш лучший из миров".
Если бы я писал рецензию, я, наверное, завершил бы её знаменитым четверостишием Бориса Пастернака:
«Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба».
Но я не умею писать рецензии. Поэтому просто повторю - в книге Владимира Сотникова ХОЛОЧЬЕ дышит почва и судьба. А читателя, которому еще только предстоит взять в руки это произведение, ждет великое чудо такого дыхания, столь редкого в современной литературе.

0    0

Слишком образная книга, написана чувствами, эмоциями главного героя, в ней не встретишь конкретики, читается так, словно поётся песня... Меня не впечатлила. Не смогла осилить даже трети, точнее не зацепило. Шрифт крупный. Сама книга тонкая. Мне кажется цена немного завышена.

0    0

Полное разочарование, пусть Вас не вводит в заблуждение словосочетание "чернобыльская сага", как ввело меня, я рассчитывала на описание жизни после катастрофы, а не до...

0    0

ЕЛЕНА ИВАНИЦКАЯ, писатель, литературный критик:
«В Париже, или в Риме, или в Иерусалиме, где жизнь сама по себе и художественна, и чувственна, я жалел о том, что Холочье только сейчас, после своего уничтожения обрело такую силу»
Холочье – родная деревня героя-повествователя, которой больше нет. Ее не стало после Чернобыльской катастрофы. В Холочье нельзя вернуться физически, как нельзя вернуться в свое детство. Но память и любовь, слово и боль могут возвратить утраченное время – и утраченное Холочье.
«Чернобыльская сага» написана на пересечении нескольких отчетливых направлений и традиций. Во-1, книга относится к ведущему «метажанру» сегодняшней прозы, – это «сага» о жизни и судьбе семьи в катастрофических потрясениях советского двадцатого века. Во-2, это повествование о деревенском детстве. В-3, – роман воспитания и роман становления души художника. В-4, философско-психологическое исследование времени и памяти. В-5, это несомненно Прустовские «поиски утраченного времени, но в еще большей мере это Бунинский «венец».
«Венец каждой человеческой жизни, есть память о ней, – писал Бунин, – высшее, что обещают человеку над его гробом, это память вечную. И нет той души, которая не томилась бы в тайне мечтою об этом венце».
«Холочье» – книга документальная и поэтическая. Ее вторая часть включает мемуарные записки деда и матери героя-повествователя, а первая строится как череда «венцов».
Повествователь рассказывает о том, что видел и понял (или НЕ понял) в детстве, и делится с читателем своим сегодняшним пониманием.
«Ребенок это открыл, взрослый сейчас записал – кто кому помог? Не важно, потому что мы один человек. Я посылал из детства сигналы в мою нынешнюю жизнь, чтобы понять, для чего появился»
Творческая душа маленького ребенка носит в себе то, что называет игрой, и что взрослый человек может объяснить как творческое познание.
«Мне казалось, время соединяется именно там, у горизонта. Однажды я пошел туда. Шел долго, с высокого поля оглядывая все вокруг, думая о том, что вот иду по поверхности земного шара, как великан. Я любил такие сравнения, любил удваивать все, что видел, это была моя детская игра. Даже свой примятый в траве след, оглянувшись, я сравнивал со вчерашним днем, в котором события, вспоминаясь, распрямлялись, как травинки. А еще думал, что, может быть, я остался возле своего дома, откуда часто смотрел на это поле, а здесь не я, а мое желание пойти сюда»
Очень яркое стихотворение в прозе. След как вчерашний день, в котором события распрямляются, как травинки, раздвоение детского самосознания – «здесь не я, а мое желание» – это глубоко и правдиво.
Поэтическими «венцами» памяти повествователь увенчивает родное Холочье: его детей и стариков, его добрых и злых колдунов, его свиней и котов, лошадок и коров, его дома и тропинки – и его любовь.
«В детстве я не замечал любви, окутывавшей меня. Я вспоминал ее лишь потом, повзрослев. А тогда я просто жил – кто думает о воздухе, которым дышит? Думают о том, что странно, что находится хотя бы на небольшом расстоянии. Вся деревня была от меня на таких расстояниях моего взгляда. И любовь я впервые увидел со стороны и заметил из-за ее грубости»
…и заметил из-за ее грубости. Как хорошо, точно и парадоксально..

0    0

ЕВГЕНИЙ ЕРМОЛИН, культуролог, литературный критик:
Детство, его события и переживания - как символ, точка смысла, зерно, из которого выросло будущее, вся "остальная" жизнь.
Сотников спокойно разрушает стереотипы, почти канонические формы прозы. Ну, скажем, два.
С одной стороны, в его книге нет никаких расхожих матриц деревенской прозы.
С другой стороны, ограниченные вроде бы масштабы сельской жизни не мешают деревенскому мальчику искать и находить себя в океане бытия, где каждый человек - таинственно вровень с героями древнего эпоса, с персонажами трагедии. Что-то великое и вечное мерцает и брезжит в этой жизни.
Я припоминаю свой полумладенческий опыт деревенской жизни. Он гораздо короче. Но и в нем была та трудновыразимая космическая волна, личный опыт которой передает Сотников.

0    0

АНДРЕЙ ОСТАЛЬСКИЙ, писатель, журналист:
Роман «Холочье» - высокая поэзия – не та, что «должна быть глуповата», а совсем другая. Не обязательно звонкая, тонкая и изящная (хотя и тонкости, и изящества там тоже можно найти немало), но наполненная волшебным образом переплетающимися ассоциациями, часто – тревожными, иногда сложными и многомерными, но неизменно отзывающимися эхом в душе.
Какие образы получились - чуть было не написал шаблонно – «выпуклые», но остановился, поняв, что нет, не то, образы как раз тонкие, чуть эфемерные, как будто отчасти призрачные – как жизнь сама, как часто бывает в наших воспоминаниях. Между тем, ведь ничего, собственно, кроме воспоминаний и не существует – и об этом ведь тоже книга. Коля Стэсев меня просто потряс. Может и призрачно, но как точно! (Вот такой парадокс, но есть ли что-нибудь художественнее настоящего парадокса?). Недаром он мне даже ночью приснился…
Я уж не говорю о том, как неожиданно в унисон моим мыслям прозвучали «мифы» – те самые, о которых говорится, что они «вырисовываются не подробностями, а общим результатом происшедшего».
Я как раз бился над термином «хэширование», пытаясь найти простые и ясные слова, чтобы объяснить нормальному читателю механизм криптовалюты биткоин, и Владимир Сотников, сам того не подозревая, очень помог мне это сделать (да, да, и криптография, и поэтическая проза тоже могут вдруг оказаться родственниками, растущими из одного корня, только не всегда удается это разглядеть!). А как это замечательно, как пронзительно: про угол, за которым всегда исчезал всякий уезжавший в большой, чужой, пугающий мир человек. Пугающий от того, что герой знал: придется и ему самому рано или поздно так исчезнуть. Это ведь не только про отъезд из деревни в большой мир навсегда, это и про потери, и про другие безвозвратные уходы, даже в груди может заколоть в этом месте – тоже от острых, даже, может быть, слишком острых ассоциаций.
И про «беспричинное», о котором написано в романе – меня оно тоже пугает, но иногда просто злит, злит очень сильно, хотя злоба мне совсем несвойственна. Хочется тоже отомстить миру «за то, что он такой кривобокий». (одна из моих любимых цитат из «Холочья»).
Не сомневайтесь: «диалог с собственным миром» – это и есть большая литература, в отличие от дидактики или развлекательной беллетристики.
Вторая часть, конечно, по началу кажется неожиданной. После тонкой поэзии вдруг шершавый, почти простонародный язык даже и с канцеляризмами. Но постепенно втягиваешься и начинаешь и в этих автобиографиях предков видеть художественный текст, тоже не лишенный своего рода лиричности, поэзию нормального течения жизни, передающего нечто чрезвычайно важное из поколения в поколение, продолжающееся в главном лирическом герое части первой и идущей дальше сквозь него. Печаль и трагикомедия – это же и есть наша обыкновенная, простая, шершавая жизнь. И даже в сухом, казалось бы, тексте автобиографий совершенно органично, правдиво разбросаны чудно поэтические строчки, например: «Какое-то темное и страшное существо забирает все человеческие слова горя»
«Писали не слова, а звуки души, слова лишь приближались к ним и читающий их все равно слышал»
«Вот так мы и узнаем для чего мы появились».
Ну и главная мысль тоже органично вытекает из этого тонкого переплетения: «Бог – это продолжение».
…и всё же, хоть «и у Гитлера была своя голубятня», и несмотря на Чернобыль, и даже если Холочье погибло, всё равно, всё равно, всё равно: «не усекновения жизни ждут от нас небеса».
И еще: завидую целостности, органичности, точной скупости писательского мазка. Кажется, что вся книга сразу родилась у автора в голове и душе, и потом оставалось только не спеша, тщательно вылить ее на бумагу – даже если она теперь называется компьютерным файлом.
Спасибо огромное за доставленную радость.

0    0

В отличии от других книг в серии "Чернобыль:книги, ставшие основой знаменитого сериала", Холочье Сотникова не документальная работа, а художественная, отчего нет смысла покупать её тем, кто ожидает каких-то интересных ранее невиданных подробностей о аварии.а если рассматривать книгу как самостоятельное произведение, то очень даже неплохое, для тех кто увлекается фольклором Чернобыля(если так можно написать).

0    0

Жалею о покупке. Не обратила внимания, что книга только формально является частью серии. Автору надо стихи писать вместо прозы, я не осилила, прочитав 30 процентов книги с филосовским бубнежом и описаниями природы, я ее удалила.

0    0